Что-то прямо ломка уже!

Процесс идёт — скоро уже...

История ( глава 24 ). Встреча

Пришёл, неминуемо, понедельник, и начались традиционные, если можно так выразиться, хлопоты.

Вера вернулась в институт. Вечером пришла, вопреки ожиданиям, довольная, и поделилась: и шеф, и коллеги по лаборатории не то чтобы пылинки сдувают, но стали непривычно доброжелательнее. Всё ещё косятся то и дело, но видно: что-то там изменилось.

— Но всё равно я уйду, – сказала Вера. – Закончится защита, и уйду. На двух стульях сидеть не получится.

А дети восторженно изучали всё “сквозь очки”. А там было, чему удивляться.

Хотя бы тот самый радужный ореол. Он не только вокруг деревьев – крон деревьев – заметен, он и вокруг некоторых животных виден. Одним из таких оказалась собака – пожилая, некогда бродячая, а ныне сама себя назначившая охранником рядом находящегося рынка. Службу несла исправно, на подозрительных личностей рычала и лаяла, за что её и кормили, и поддерживали, всем миром. Даже отвезли в ветклинику на осмотр и лечение, когда собака подвернула лапу. Вот тогда и появился тот ореол.

Мы не стали говорить людям, кто именно оплатил то лечение. В очередной раз пригодились “волшебные деньги”.

Я погрузился в вычитку романа. И приятно удивился: действительно, после первых десятков страниц автор вошёл в форму, и книга стала не просто интересной в смысле сюжета и прочего – её и читать стало приятнее. А вот первые сорок страниц надо переписывать. Не знаю, как я об этом скажу – но сказать придётся.

Видимо, эта профессиональная деформация уже навсегда: что бы я ни принимался читать, теперь рассматриваю в первую очередь именно с точки зрения редактора. Где что не так, как можно исправить. Если можно.

Мы прослушали ещё раз инструкции Вероники Наркис (Вера сказала, что её немного коробит называть человека кошачьим именем, и наоборот). И детям дали прослушать, раз уж мы все теперь в одной лодке.

А Вера продолжила опыты с конвертом.

* * *

Выяснилось, что если поместить любой материальный объект в конверт и выдержать там хотя бы четыре с половиной часа – начинают меняться магические квадраты. Не только содержимое; размер тоже. Вера успела поставить опыты с десятью предметами за две недели. После того, как картинка квадрата изменилась, конверт начинал копировать предмет из того, что помещалось в конверт дополнительно. Но не просто создавать факсимильную копию. Это было бы слишком просто.

Вера положила в конверт старый институтский пропуск – первый объект исследования. После того, как сменились квадраты – “конверт настроился” – он начал дублировать удостоверение. И сколько самых разных пропусков мы получили в итоге! На разных людей, на разные институты, имена и даты. Одно было общее: всё это – институты Академгородка, и всем этим людям, если верить их фото, лет не больше, чем Вере (на момент получения того пропуска).

— Потрясающе, – сказала Вера, поместив в конверт следующий объект – свои “волшебные очки”. – Но после купюр я не очень удивляюсь. Ведь купюры тоже были настоящими. Интересно, все эти люди настоящие? Надо бы как-нибудь осторожно узнать.

Через трое суток после “настройки на очки” у нас у обоих было по четыре пары “запасных”. В качестве сырья для них мы купили солнцезащитные очки примерно того же вида и размера. А потом дублировали очки для детей.

Потом пришёл черёд батареек. Точнее, аккумуляторов: везде, где можно, мы используем аккумуляторы. Экономия, во всех смыслах.

Самые популярные пальчиковые аккумуляторы, которыми пользуемся – никель-металлогидридные, помечены знакомым всем сокращением NiMH. С них и начали. Сырьём для них были батарейки того же размера. Попутно Вера выяснила, что после “настройки” на предмет конверт не воспроизводит позднейшие добавления. Надо было как-то отличать копию от дубликатов. Поэтому на исходный аккумулятор наклеили метку – кусочек синей изоленты. На реплике метки не появилось.

Реплики аккумуляторов сразу же показали, что они не просто точные копии. Во-первых, мы устали ждать, когда они разрядятся. Специально сделали из них блок питания квадрокоптера и дали задание детям – гонять их игрушку, пока “батарейки не сядут” (при маме близнецы никогда не скажут “батарейка”, если там аккумулятор: Вера неизбежно поправит).

Не получилось. Четыре часа дети восторженно гоняли летучую игрушку, истощили резерв её камеры, но показания аккумуляторов не изменились ни на йоту.

— Мне теперь немного страшно, – сказала Вера. – То есть конверт не просто делает реплику с некоторыми отклонениями от оригинала. Он ещё и природу предметов меняет. Интересно, сколько их нужно гонять, чтобы разрядить?

Сошлись на том, что руки у нас достаточно прямые, чтобы спаять простейшее разрядное устройство – и, когда мы оба дома, один из аккумуляторов теперь сидел в его гнезде и светил лампочкой накаливания. То же самое: к моменту, когда позвонил Владислав Антипов, тот самый антиквар, аккумулятор произвёл триста киловатт-часов энергии, и сдаваться не собирался.

Его восемнадцать “братьев”, пальчиковых и мизинчиковых, устроились в другом сейфе. Хранить их вместе с зеркалом – на морозе, то есть – не лучшая идея. Чем бы ни были эти реплики, незачем их замораживать.

— Зеркало бы тоже нужно домой внести, – сказала Вера. – Но мне пока что боязно, если честно. Хотя открывать шкаф по три раза в день тоже немного надоело.

В итоге мы внесли шкаф в гостиную. Не то чтобы он улучшил её внешний вид, но если из запертого стального шкафа что-то сумеет вырваться – нелепо считать, что балконные дверь и окна надолго задержат его.

И вот, десятого ноября, едва только мы внесли шкаф в тепло, позвонил Антипов.

* * *

— Вы всё ещё хотите приобрести то зеркало, господин Загорский? – услышал я. – Я закончил с ним. Извините, что заняло так много времени – приглашал экспертов.

Я согласился – договорились на грядущие выходные.

— Во сколько же нам станет зеркало после визита экспертов? – подумала Вера вслух. – В тот раз антиквар хотел пятнадцать тысяч. Знаешь, что? Я не хочу отдавать наши собственные деньги. Отдадим “волшебные”, раз уж оно само “волшебное”.

На том и сошлись. И решили совместить: мне всё равно нужно съездить к нашему гениальному автору, пообщаться о редактуре, а потом встретимся у антиквара. А Вера тем временем проведёт детей по магазинам – пора уже одежду обновлять, растут всё-таки – и потом все вместе подъедут к лавке.

Накануне поездки Вера “настроила” конверт-репликатор на десятый экспонат – флэш-карту – и долго смотрела на её первую реплику. Всё бы ничего, кабы не ёмкость: мы (ненадолго, секунд на десять каждый) потеряли дар речи, когда операционная сообщила ёмкость устройства: полтора эксабайта. Иными словами, полтора миллиарда гигабайт.

— И как об этом до сих пор никто не узнал? – задумчиво сказала Вера, держа реплику в руках. Снаружи– ровно такая же флэш-карта, отличается только серийным номером (и то нужно снять кожух, чтобы увидеть). А внутри там что? Как возможно уместить столько информации на такой маленький объект?!

Через пару минут мы прочитали про предел Бекенштейна: сколько, теоретически, определённое количество материи может содержать информации. Получается, что флэшка-реплика не то чтобы вплотную подошла к пределу, но достаточно близко.

— И опять я не хочу вскрывать, – добавила Вера, после того, как мы успешно отформатировали флэшку на тот предел, который позволяла файловая система. – Кто знает, что случится. Они же не дураки — не мы первые держим такую штуку в руках. Должна быть какая-то схема безопасности, иначе кто-нибудь, да разболтал бы. Давно бы уже опубликовали сенсацию.

— Или не опубликовали бы, – возразил я. – Зависит от того, кому именно такое попадётся в руки.

Вера покивала.

— Положу в тот же шкаф, – сказала она в конце концов. – Понятно, что тайник тот ещё, но пусть будет хотя бы иллюзия спокойствия.

— И мы до сих пор не знаем, как они и земные кошки связаны. – Я сходил на кухню и поставил чай. – При очередной встрече надо спросить прямым текстом.

* * *

Подольский на удивление конструктивно воспринял все мои правки. По опыту работы, если автор не впадает в бешенство, ну или хотя бы в крайнюю степень раздражения – редактор зря ел свой хлеб. А сейчас я говорил – а Подольский соглашался. Почти без эмоций. И так всю дорогу.

— Спасибо, – пожал он мне руку, и поднялся из-за стола. Намёк понятен. – Вы удивляетесь, что я так спокойно воспринял все рекомендации?

— Верно, – кивнул я. Особенно после многочисленных рассказов о том, чего только ни пришлось услышать от Подольского в стенах издательства.

— Это я волю тренирую, - заговорщически улыбнулся Подольский. – Потом, вы профессионал. Взгляд со стороны очень важен. Кроме того, последнее слово всё равно моё, чуть что – оставлю как есть. Мой поклон вашей супруге и детям!

— Тогда – до встречи через три недели, Филипп Васильевич.

Подольский кивнул, и открыл предо мной дверь. Расстались мы практически дружески.

Я даже позвонил Главному, сообщить о странностях нашего гения.

— С ним контракт подписали, на экранизацию, – пояснил Главный. – Наверное, поэтому так подобрел. Пользуйся. К Новому Году нужно закончить, справишься?

— Не впервые, – подтвердил я, и опять: попрощались со мной совершенно по-дружески. Что случилось сегодня с людьми? Некоторых словно подменили!

К Антипову в магазин я прибыл на двадцать минут раньше условленного времени. Ничего страшного – поброжу, посмотрю на экспонаты.

* * *

Походную камеру я включил уже машинально. Её можно опознать – она не скрытая, да и внутри есть вывески, где явно разрешается проведение фото- и видеосъёмок.

Я уже взялся за ручку двери, когда вспомнил: именно на этих выходных антикварный магазин открывается в два пополудни. Антипов специально предупредил. Но я уже повернул ручку, и... дверь открылась. Вот как. Звякнул колокольчик над дверью – встречайте покупателей!

— Владислав Анатольевич? – позвал я, остановившись у лестницы на второй этаж.

— Константин Сергеевич? – услышал я в ответ. – Поднимайтесь, я давно жду вас.

“Давно”? Это как понимать? Ладно, у всех свои странности. Я поднялся по лестнице – интересная всё-таки планировка у здания, лестничный пролёт примерно посередине – и увидел, что Антипов склонился над письменным столом, что-то пишет. Зачем ему этот полумрак? В тот раз всё было освещено так, что глазам больно. Экономит электричество, раз посетителей раньше двух не ожидается?

— Буквально одну минуту, – сказал Антипов, не поднимая головы. Очередная странность? Если он долго ждёт, почему “буквально одну минуту”? Только тут до меня дошло, что надо бы проверить. Я достал очки (Антипов что-то там писал, не поднимая головы), надел их.

Ничего не изменилось. Я нажал обе кнопки (как ещё их назвать), и контур Антипова обозначился белой линией.

Так. Только без паники, не привлекая внимания – быстро и осторожно покинуть магазин. Я снял с пояса фонарь, направил его в сторону Антипова – или что это такое на самом деле – и отступил на шаг.

— Мне нужна эта книга, Константин Сергеевич, – сказал Антипов и поднял голову.

На месте глаз его и вместо рта были чёрные провалы. И оттуда стекал, расплываясь и тая, чёрный туман.

Я включил фонарь на вспышку – и направил Антипову в лицо. Получай, фашист, гранату!

* * *

Даже при меньшей мощности вспышки стая бродячих собак ретировалась с визгом – мотая головами и поджав хвост.

У человека первый рефлекс – прикрыть лицо руками; но вспышка оглушает, дезориентирует – и несколько секунд мои, есть время воспользоваться паузой и прервать нежелательное знакомство.

Антипов – похожее на него существо, вероятно – танаброн – даже не поморщился. Он поднялся на ноги, обошёл стол и направился в мою сторону.

Вокруг стало темно. Я уже повернулся к лестнице – сейчас главное – покинуть тёмное помещение, нужно место для манёвра – и найти хоть какое-нибудь оружие. Тьма сомкнулась вокруг; фонарь я держал так, чтобы светить в лицо Антипову. Даже если это ему не вредит, всё равно мешает и частично замедляет. Откуда я это знал? Сам не понимаю, но в голове, взамен страха и паники, всплыли те самые инструкции, которые присылала Вероника.

“Танаброн может маскироваться под другие живые формы; он может также вселяться в них – и некоторое время пользоваться ими как оболочкой, защищающей от света. В это ситуации важно повредить оболочку – после этого танаброн станет крайне уязвим для яркого света”.

Я спускался – ноги вязли во тьме, впереди царила кромешная мгла, ступени казались скользкими – а память уже подсказала: слева от лестницы я видел стол, на нём были инструменты – видимо, не так давно что-то чинили – вот оно, оружие! Я оглянулся – очки позволяли видеть силуэт Антипова даже в кромешной мгле. Отлично!

— Сейчас вы возьмёте книгу для меня, Константин Сергеевич, – услышал я спокойный голос из-за спины. Так вот спокойно разговариваем! Я чуть не поскользнулся на последних двух ступенях, повернулся направо, стол где-то там; я махнул фонарём перед собой – вон он, три шага всего! Тьма ощутимо сковывала движение, мешала, дезориентировала. Но я, сам не понимаю, почему, сохранял спокойствие.

Вот она, монтировка. Почувствуйте себя Гордоном Фрименом. И тут словно прорвало – накатила горячая волна, я схватил монтировку, чувствуя злость и прилив сил, и замахнулся – освещая Антипова фонарём.

Сам не понимаю, как это получилось – вроде бы я не хилого десятка, а монтировку у меня отобрали лёгким движением. Отобрали и бросили в сторону. Затем короткое ощущение дезориентации – а память подсказывает: вон там, впереди и направо, выход из магазина. Только пробежаться, и ты на улице! Там как минимум солнечный свет, не будет этой тьмы!

Пробежался. И чуть не врезался головой во внезапно возникшее из тьмы зеркало – то самое. Я оглянулся – Антипов шагах в десяти, сам идёт медленно – всё-таки свет фонаря его замедляет?

— Возьмите книгу. – Его голос, спокойный и дружелюбный, пугал сильнее всего остального. Рядом – тот самый стол, а на нём – инструменты для обработки стекла. Они-то здесь что делают? И тут я осознал, что руки и ноги становятся как не мои. Плохо слушаются. Ноги стремятся повернуть меня лицом к зеркалу, а руки – опереться о его раму. Только этого не хватало!

Сопротивляться этому оказалось невероятно трудно. Я уже подносил руки к раме, чувствуя себя марионеткой, когда осознал, что в правой руке у меня долото – видимо, успел схватить с того же стола, когда лишился монтировки.

Я уже повернулся лицом к зеркалу. И всплыли два слова, которые так доставали всё это время. А сейчас, наоборот, показались милыми и родными.

— It thinks, – произнёс я, и чужая воля, направлявшая руки и ноги, отпустила – я увидел очерченный белой линией силуэт Антипова в отражении – шагах в пяти от себя – и вспомнил, как отваливаются и падают кирпичи со стены здания. Там, в отражении, когда я нечаянно поцарапал зеркало.

Сил хватило на то, чтобы прижать острый конец долота к отражению Антипова, и резко провести вниз. Неприятный, отвратительный скрип и скрежет.

* * *

Вопль я услышал даже не ушами – всем телом. Окружавшая меня мгла схлынула; чужая воля, сковавшая тело, отпустила. Я выронил долото и обернулся, держа фонарь перед собой.

По лицу и рукам Антипова прошла чёрная полоса – и оттуда вытекала клубящаяся мгла. И теперь он отступал, пытался спрятаться, укрыться от слепящего света. Я вновь нажал так, чтобы включить вспышку – и запустил в танаброна чем-то первым, попавшимся под руку.

Наверное, его подвела реакция “захваченного” у кого-то тела – он отмахнулся, открылся. И вспышка выплеснулась прямо в лицо его – перечёркнутое чёрной рваной полосой. Противника словно дубиной ударили – лже-Антипова отбросило к лестнице, и остатки человеческого облика растворились в полёте – теперь это был комок, сгусток тьмы. Под ярким светом фонаря он таял и растворялся, словно снежок в кипятке. Пять ударов сердца – и чудовище, танаброн, исчезло.

Я резко оглянулся, обвёл фонарём вокруг себя – и невольно зажмурился, когда из того самого зеркала прилетел луч света.

Царапины на зеркале нет! А она была, точно помню! Успела залечиться?

— Господин Загорский? Как вы сюда попали?!

Голос Антипова. Я отреагировал быстрее, чем успел подумать: повернулся и направил конус света в сторону входной двери, на голос. Хорошо хоть вспышку не включил.

* * *

Он едва успел прикрыть лицо.

— Что за... – Он откашлялся. – Странно. Ключи мои, и я никогда так не делал!

Я уже подошёл к двери – меня немного мутило, и идти прямо удавалось с некоторым трудом. Ещё бы, после недавнего приключения! Антипов, в пальто и шляпе, указывал на входную дверь. И как я сам не заметил?

Ключ торчал в замочной скважине. Снаружи.

— Было открыто, я решил войти и посмотреть. – Если уж говорить, то как минимум только правду, пусть и не всю. – И увидел вот это. – Я указал за своей спиной. – Это у меня мера предосторожности, – указал я на фонарь. И погасил его.

В помещении действительно царил полумрак – и Антипов (в очках он теперь выглядел самым обычным человеком) первым делом включил свет.

Да уж. Первым, что попалось под руку - что я бросил в танаброна – был старинный том, лежавший на столе у зеркала. И, похоже, я повредил переплёт. Страшно представить, во что мне это обойдётся!

Монтировка лежала поблизости. Её не узнать: была сверкающей и новенькой, а сейчас ржавая, неприглядная. Как это могло случиться?

— Только грабителей мне не хватало, – пробормотал Антипов. – Вы к чему-нибудь прикасались?

— Пытался поднять книгу, – честно указал я. – Вроде бы всё.

— Отлично! Я вызываю полицию. Это уже ни в какие ворота! Вас не затруднит быть свидетелем?

Я кивнул. И понял, чем так недоволен Антипов:: он указал на камеры. Ни у одной не горит сигнальная лампа – отключены. Если честно, я этому был очень рад: что бы я ни говорил только что, на камерах была бы показана правда. Уж не знаю, как Антипов отреагировал бы на неё. Тем более – полиция. Надо было бы как минимум пояснить, с кем это я дрался, и куда оно делось.

Антипов твёрдым шагом прошёл в сторону того самого зеркала, снял его со стены – и жестом предложил выйти на улицу.

Минут через пять подъехал наряд полиции, а ещё через три – Вера с детьми.

* * *

— Извините, что так получилось, – сказал Антипов минут через двадцать, когда полиция оставила нас с ним в покое, и продолжила осматривать место происшествия. – Как я и говорил, зеркало оказалось новым. Не знаю, как такое могло случиться. Но рама его подлинная, сделана на фабрике Осокина. Если вы не передумали брать – уступлю за пять тысяч.

Мы тут же согласились. Дети поскучнели – мечтали, видимо, побродить по лавке, и найти для себя ещё какие-нибудь сувениры.

— Знаете что? Вам ведь ехать через центр? – спросил Антипов. – Там будет магазин моего давнего знакомого, он тоже антиквар, я сейчас напишу адрес. Зайдите. Я ему позвоню – просто назовите моё имя.

— И что будет? – поинтересовался Денис.

— Сюрприз, – улыбнулся Антипов. – Приятный сюрприз. Благодарю за помощь, господин Загорский! Вынужден откланяться – до свидания!

— До свидания! – сказали дети хором, и помогли мне обернуть зеркало взятым из дома одеялом, и положить в багажник. Там уже было полно покупок.

— Что здесь случилось? – спросила Вера, когда мы отъехали.

— Дома, – ответил я. – Всё дома. Его ограбили. Остальные подробности – дома. И вообще, мне нужна моральная компенсация. Как насчёт какого-нибудь “вкусного заведения”?

— Мы как раз хотели предложить, – улыбнулась Вера и едва заметно кивнула – так, чтобы заметил только я.

(продолжение следует)

Спасибо!

Ну и? Мы уже все глазки проглядели, где же продолжение-то?

В процессе. Сказались долгие выходные - у меня после них столь же долгие "авралы".

"Я не сплю, я медленно моргаю".

История ( глава 25 ). Число зверя

Мы действительно посетили тот второй антикварный магазин – и спросили, чисто из любопытства, о зеркалах мануфактуры Осокина. Где и выяснили, что это – величайшая редкость: Осокин разработал технологию, предотвращающую деградацию металлического слоя в зеркале; он же изобрёл зеркало, которое намного естественнее отображало телесный цвет при скудном освещении. Да и само стекло – осокинские и разбить сложнее, и случайно поцарапать. Разумеется, делали и химический, и прочие анализы образцов, да только воспроизвести никому не удалось.

Мы с Верой переглянулись, услышав эту краткую лекцию от антиквара. В общем, нам дали понять, что достоверно известно о пяти крупных зеркалах производства Осокина, а также об одном частично сохранившемся трельяже – левая створка не уцелела. Все обладатели зеркал записаны: произнеся это, антиквар – по фамилии Трегубов – похлопал по одному из каталогов на своём столе.

Мы снова переглянулись. Вряд ли мы там записаны, ведь никто не расспрашивал ни нас с Верой, ни её маму о судьбе зеркала. Моя тёща, что уж греха таить, немного тщеславна: знай она о каталоге, не пропустила бы случая то и дело упоминать о нём.

— Что скажете об этом? – мои руки опередили разум; подумай я чуть дольше, и не стал бы этого делать. Вера тоже не успела одёрнуть меня, когда я достал из сумки то самое ручное зеркало и положил на стол Трегубова.

Глаза того широко раскрылись. Он взял увеличительное стекло с подсветкой – лупу – и тщательно исследовал зеркальце. Повсюду посмотрел, затем открыл один из каталогов и долго – минут пять – с ним сверялся.

— Не знаю, что и сказать, – заключил он. – Все метки Осокина на месте, но об этом зеркале нет записей! Откуда оно у вас?!

— Нашли у бабушки на чердаке, – покривил я душой. Вера кивнула.

— Замечательная находка! Можно ли договориться, чтобы вы передали зеркало на экспертизу? Разумеется, всё официально – и страховка, и все нужные документы.

— Я бы предпочёл в моём присутствии, – возразил я.

Трегубов покивал.

— Понимаю. Да, это можно устроить.

— Вы сказали, что зеркала Осокина – большая редкость, – сказала Вера. – Чисто из любопытства, сколько они могут стоить?

— Настенное зеркало – то самое, которых сохранилось пять экземпляров – последний раз было продано на международном аукционе за двести пятьдесят тысяч евро.

Мы уже научились не терять дар речи надолго. Вера всего лишь ахнула – вполне искренне. Трегубов покивал.

— Если экспертиза подтвердит, что это, – постучал он ногтем по моему ручному зеркалу, – тоже производства Осокина – а я уверен, что подтвердит – оно будет стоить немало. Все сохранившиеся зеркала мануфактуры Осокина перечислены, и ни одно не стоит меньше десяти тысяч евро. Этого ручного зеркала в списке до сих пор не было. Поздравляю вас с удачной находкой!

— Спасибо, – кивнул я. – В чём будет заключаться экспертиза?

— Мы возьмём незначительные образцы, так, чтобы не испортить зеркало. Установим подлинность и возраст краски, которой нанесены метки, установим химический состав стекла. Вот, смотрите.

Следующие десять минут он показывал нам, где именно Осокин оставлял тайные пометки. Дети начали скучать, и мы разрешили им пойти, и выбрать себе что-нибудь по вкусу – указав, естественно, потолок цены. Денис и Аня тут же повеселели, их как ветром сдуло.

— А не было ли ещё чего-нибудь на чердаке вашей бабушки? – полюбопытствовал Трегубов и улыбнулся. – Шучу. Зеркало в отличном состоянии – видно, что о нём заботились. Берегите, это раритет. Технологии Осокина никто не смог воспроизвести. Даже сейчас.

* * *

Вечером того же дня мы провели “тайное совещание”, когда дети легли спать.

— Вот что странно: те два маленьких зеркала, которые мы купили у Антипова, стоили всего ничего. – Вера выложила оба на стол – мы уже успели сами осмотреть их под лупой. Ничего особенного не увидели. – По тысяче рублей каждое. А они ведь тоже производства Осокина! И кто из антикваров тогда врёт? Если зеркала – такая редкость, и все сочтены, почему наших нет в каталоге?

— Точно нет?

— Каталог доступен в Интернете, – пояснила Вера. – Я его весь посмотрела. Шестьсот шестьдесят одно зарегистрированное зеркало мануфактуры Осокина. Там всё ручной работы, нет двух одинаковых.

— Плюс наше ручное, да эти два маленьких, да ещё то, которое продал Антипов, – припомнил я.

— И ещё то зеркальное полотно, из тайника, – добавила Вера. – Получается шестьсот шестьдесят шесть. У меня уже мурашки по коже, если что. Они что – все такие... необычные? Не могу поверить, что никто, кроме нас, не заметил бы!

— Надо позвонить Антипову, – решил я. – Пусть расскажет свою версию. И пояснит, почему они стоят так мало, ведь подарил, считай.

Вера долго светила фонариком на зеркала, наблюдала за преломлением света.

— Есть одна странность, – сказала она, наконец. – Когда я запускаю узкий луч света почти параллельно подложке... – показала она лазерную указку. Плюшка, увлечённо умывавшаяся в гостиной, заметила эту игрушку и немедленно прибежала, села, и требовательно мяукнула – давай, играй со мной!

Вера улыбнулась и следующие пять минут развлекала Плюшку красным “зайчиком” от указки. Когда Плюшка набегалась, и вновь уселась умываться, Вера пододвинула к себе ручное зеркало и включила указку, навела зайчик, как и сказала – почти параллельно подложке.

Чуть потускневший зайчик “вышел” с другой стороны зеркала. Но не сразу, а после ощутимой паузы, около секунды.

— Не может быть! – Я почувствовал, что ноги не держат, не сразу смог встать. – Скорость света в стекле...

— ...не может быть такой низкой, – согласилась Вера. – Как я и говорю, это не просто зеркала. Это приборы, аппараты, не знаю, как назвать. Нам нужна настоящая лаборатория, чтобы это исследовать.

— И усилиями одного щедрого человека она у нас есть, – заключил я. – И на его столе мы видели того самого куна. Какие из этого выводы?

— Кошки правят миром, – встала из-за стола Вера. – Хотя мы это и так знаем.

Мы редко пьём чай ночью. В этот раз нужно было немного прийти в себя, и это я ещё не рассказал про то, что случилось в магазине Антипова.

* * *

Вера восприняла мой рассказ на удивление спокойно. У неё тоже, похоже, есть “предел насыщения”, когда уже нет возможности ни удивляться, ни ужасаться.

— То есть тебя хотят заставить взять эту книгу – там, в зазеркалье – и что потом? Оттуда можно принести что-то материальное?

Я развёл руками. Мы даже не знаем, что такое “зазеркалье”, есть только туманные намёки Вероники на то, что мы ничего в этом не понимаем.

— Можно как минимум это увидеть в зеркале. – Я налил нам обоим ещё чая. Завтра будем не выспавшиеся и сонные, но это будет завтра. – А если можно увидеть – можно как-то считать то, что на страницах книги.

— Точно! – глаза Веры загорелись. – И у нас ведь есть несколько таких записей – что происходит “в зазеркалье”. И зеркало, у которого это случилось, теперь тоже у нас дома...

Мы переглянулись.

— Нет-нет! – Вера взяла меня за руку. – Я вижу, о чём ты подумал. Не знаю, чем является зазеркалье, но там есть что-то опасное. Сам же рассказывал.

— Как нам тогда действовать?

— Мы ведь можем наблюдать, верно? Наблюдать и фиксировать на видео. И нужна хоть какая-то теория, что по ту сторону зеркала. И при чём тут Осокин – или кто именно сделал такие зеркала.

— Пока что есть предположение, что яркая вспышка сбрасывает такое состояние зеркала, – добавил я. – И ещё: материальное перемещение оттуда возможно. Иначе как Мария-Антуанетта оказалась у нас в запертом шкафу?

— Последнее – только гипотеза, – покачала головой Вера. – Мы же не видели... – Она осеклась.

Мы поняли мысли друг друга, посмотрев в глаза.

— Точно, нужно установить в шкафу автономную камеру. Пусть записывает всё, что происходит с зеркалами. Ну и со всем остальным, – подвёл я итог. Вера кивнула, ей явно хотелось бросить всё и заняться этим немедленно.

* * *

В эту ночь мы снова не могли оторваться друг от друга. Словно снова куда-то делись последние двадцать лет. А утром, что удивительно, и проснулись вовремя, и отлично отдохнули.

— Что-то они с нами сделали, – сказала с уверенностью Вера. – У меня было множество мелких неполадок – поджелудочная, желудок. Сам помнишь, вечная изжога по каждому поводу. А за последний месяц ни разу не повторилось! И на обследовании всё чисто!

Я кивнул. У меня, признаться, то же самое. Были эти неполадки, у кого их нет в нашем с Верой возрасте – и сплыли. Вопрос, почему и когда это случилось? Ещё один вопрос, на который нет ответа.

И ещё это “число зверя”. Ежу понятно, что совпадение, но всё равно как-то неуютно. Едва я остался дома один – дети в школе, Вера в институте – и закончил с планами издательства на сегодня, как принялся изучать существующие записи о зеркалах мануфактуры Осокина.

Пошёл варить кофе и обнаружил, что – немыслимо – кофе в зёрнах кончился. Внезапно. Что ж, заодно и прогуляюсь. Теперь без очков – никуда; в очках стало как-то спокойнее. Я включил очки на “подсветку” – когда контур всего необычного обозначается контуром – и отправился за покупками. Теперь ещё одно действие: когда дома не остаётся людей, последний покидающий включает камеры наблюдения. И ещё одна камера – всегда с собой, и также всегда включена. Она не то чтобы потайная, но если не присматриваться – не заметишь. Может, это не в полном соответствии с законом, но с ней спокойнее.

Число зверя обнаружилось буквально на выходе из подъезда. Местные жулики, предлагающие то травить тараканов, то поверять водяные счётчики, вновь наклеили свои объявления на доску у двери в подъезд. Срывая эти объявления с грозной припиской “не срывать!”, я на каждом увидел контактный телефон с тремя шестёрками подряд. Снял даже очки, чтобы проверить – телефонный номер не изменился. Однако!

До магазина, на современном языке – супермаркета – недалеко, но число зверя продолжало лезть в глаза: проехал автомобиль с соответствующим “адским” номером. На углу трансформаторной подстанции, щедро изукрашенной граффити разных стилей, эпох и возрастов, бросились в глаза всё те же три шестёрки.

А когда я вышел из супермаркета, запасшись и кофе, и другими постепенно заканчивающимися продуктами, то на доске объявлений у выхода – каждый вечер её прилежно очищают, и любой может в течение дня наклеить свой листик – то увидел буквально следующее: три шестёрки в левом верхнем углу, а ниже текст:

“Господин Загорский! Вам не помешает инструктаж. Кафе “Странник”, дальний столик. Удачного дня!”

Ощущая, как быстро начинает биться сердце, я надел очки – стараясь не подавать вида и не оглядываться. В очках исчезли три шестёрки, а текст объявления изменился:

“Вынесем мусор быстро, аккуратно, в любое время суток. Сделаем ваш дом чище!” – и контактный телефон. Не знаю уж, почему, я оборвал “хвостик” с телефоном. И снова снял очки. Всё тот же текст, адресованный лично мне. Ну или кому-то ещё по фамилии Загорский, кто видит то, что не видят так называемые обычные люди. Много ли таких в округе?

Я огляделся – в очках – по возможности, не привлекая внимания. Ничего отмеченного контурами. Зато видна та радужная дымка у крон многих деревьев. Что бы это значило, а? Кафе “Странник” примерно в пятистах метрах от меня, на пути к железнодорожной станции. Бывали мы там – ассортимент невелик, зато всё свежее и вкусное. И замечательный кофе. Всегда тихо и спокойно, даром что место бойкое.

Ладно. Посмотрим, что это за инструктаж. Не снимая очков, и ощущая себя главным героем фильма “Они живут”, я направился в сторону кафе. Смешно сказать, но иногда осматривался, по возможности незаметно, искал за собой “хвост”. И почти сразу же пришёл на память старый анекдот: “А кто тот всадник на белом коне, с винтовкой и саблей? — А это Неуловимый Джо. — А почему его так прозвали? — Да кому он сдался, ловить его...”

Кому я сдался, следить за мной? Но ведь танаброны уже дважды пытались напасть, и вряд ли последствия их нападения безобидны.

“Хвоста” не было (ну или я не в состоянии его заметить), а в кафе оказалось как всегда – чисто и уютно. Меня здесь знают: улыбнулась официантка – мы тут частенько сидим всей семьёй, особенно по возвращении из города. Я кивнул ей и направился к дальнему столику – пустует. Впрочем, из здешних пятнадцати столиков сейчас пустуют тринадцать.

— Константин, вас не узнать! – послышалось справа от меня. Я оглянулся. Вот кого не ожидал увидеть, так это завуча средней школы, в которой некогда учился. По совместительству – учитель химии. Полесов Павел Павлович, “Палпалыч”.

— Здравствуйте, Палпалыч, – приветствовал я его совершенно машинально. Полесов улыбнулся, снял шляпу и повесил её на вешалку у столика. Сам же сел напротив.

— Очень рад видеть, Константин, – протянул он руку. Ему уже за восемьдесят, а так крепко и молодо выглядит! Только пигментация кожи на ладонях и морщины на лице выдают возраст. – Не возражаете, если сразу к делу?

Так-так, подумал я. Полесов улыбнулся и кивнул.

— Всё вспоминаете, что я тогда натворил на выпускном? – спросил я. Простой трюк – узнать, с кем я говорю. Если только с памятью Палпалыча ничего не случилось...

— Вы предусмотрительны, – кивнул Полесов мне, и повторно – официантке, которая поставила перед нами чашки: мне с кофе, Палпалычу – минеральной воды. – Если бы вы говорили с человеком, который сидит перед вами, он вежливо улыбнулся бы и спросил – о чём это ты?

— А с кем я говорю? – я надел очки и снова снял. Никакой индикации, никакого контура вокруг Полесова.

Палпалыч кивнул.

— Правильный вопрос. Это памятка, если угодно. Один вопрос: был ли у вас в жизни день, когда открылось что-то новое, о чём ранее и мечтать нельзя было – и одновременно случилось как минимум одно событие, смертельно опасное для вас?

К гадалке ходить не нужно. Случалось. Я ещё помнил, как Плюшка и Герцог шипели на зеркало, в глубине которого клубилась темнота.

— Был, – кивнул я. – Так с кем я говорю?

— Физически – с вашим учителем химии, Полесовым. Фактически – я оператор связи. Моя задача – предложить помощь и отправить предупреждение.

— Но вы ведь не сами по себе? Чей оператор связи? Что за организация, не знаю, общество, как вас там?

— И снова правильный вопрос. Мы предлагаем помощь, Константин Сергеевич. Вам решать, принимать её, или нет. Вы сумели пережить свой первый день – это замечательно. Мы можем помочь вам пережить множество последующих?

— А взамен?

Полесов улыбнулся и снял очки.

— Это не сделка. Вас не вербуют. Взамен не нужно ничего. Вы ведь сорвали листок с номером телефона – просто позвоните, и передайте привет от вашего школьного учителя. Вы знаете, что именно сказать.

Вокруг стало тихо. Я только сейчас это осознал. А когда осознал – осторожно оглянулся.

Всё серое: люди, обстановка, вид из окна. Словно я утратил цветовое зрение. И только мы с Палпалычем, наш столик и то, что на нём – нормального цвета. А остальное – мало того, что серое, оно ещё и не движется. Я посмотрел в окно – повисшие в воздухе, замершие в полёте птицы; по бетонной дорожке бегал и играл с мячиком ребёнок – он замер в прыжке, в воздухе. Мне захотелось протереть глаза, и я их протёр. И ничто не изменилось.

Полесов кивнул, допил остаток минералки и поставил чашку на блюдце. И – замершее вокруг нас с ним время вновь сдвинулось, исчезла серость, всё стало цветным и ярким. А воздух! Каким свежим и восхитительным он показался!

— Это предосторожность, – кивнул Полесов и поднялся из-за стола. Легко и быстро. А ведь садился так, что видно невооружённым взглядом: у него шалят суставы. Что происходит?

— Полесов знает, что его телом кто-то пользуется?

— Не только знает, то и сам разрешил. Мы не вторгаемся в чужое сознание против воли. Удачи вам, Константин Сергеевич!

Полесов улыбнулся, надел шляпу и направился к двери. Я опомнился, метнулся к официантке, оставил её на подносе деньги – даже успел выпалить, что сдачи не надо – и выбежал следом.

— Павел Павлович?

Он обернулся. Замер, всматриваясь в меня. И широко улыбнулся.

— Костя Загорский! Виноват – Константин Сергеевич! Вот не ждал увидеть! Ну здравствуйте, молодой человек, здравствуйте!

И крепко пожал руку. Такое трудно сыграть – он явно считает, что видит меня впервые за много лет. Что вообще происходит?

— Какими судьбами? – Полесов явно очень рад. – Не скрою, слежу за своими выпускниками, за самыми яркими – знаю, что вы теперь редактор, а остальное всё?

— Остальное – замечательно, Палпалыч. Семья, дети, интересная жизнь.

Полесов покивал.

— Я, собственно, за хлебом вышел, – указал он. – Семь лет назад сюда переехал, когда квартиру внукам разменяли. Ну рассказывайте, рассказывайте!

* * *

Домой я вернулся всё ещё под впечатлением. Что характерно, перестали лезть в глаза эти проклятые три шестёрки. Я даже подумал, не выбросить ли тот обрывок объявления, с номером. Одно тайное общество за другим? Сколько их ещё на Земле, и кто следующий? И та девушка-кассирша, она на кого из них работает? Или это ещё кто-то, с кем я пока не общался?

Голова кругом.

Я уже машинально проверил почту (ничего срочного; то, что не срочно, сделаю за час), и...

Письмо от неизвестного отправителя. Назвался Велесовым Виктором Сергеевичем, и сослался... на Алана Дарму. Вот это номер! И в подписи: доктор математических наук. Вот как! Это по части моей давней мечты, оставить свой след в математике – конкретно, криптографии? Но я сдержался и посмотрел на текст в очках. Сравнил. Совпадают. Нет, звонить и отвечать сразу не стану, надо немного собраться с мыслями.

Зазвонил городской. Я поднял трубку.

— Мы побеседовали с вами не лучшим образом, – услышал я приятный, молодой женский голос. – У вас есть все основания мне не доверять. Но мне всё ещё нужна эта книга. Мы договоримся.

Я положил трубку. Закрыл глаза, стараясь унять сердцебиение, и слышал как в тумане, что в дверном замке поворачивается ключ. И на короткое время пережил приступ неприятного, леденящего страха – закричал бы, что уж скрывать – но горло словно тисками сдавили. А когда схлынуло, осознал, что так и стою, держа телефонную трубку, из неё доносятся короткие гудки, а рядом стоит испуганная Вера и держит меня за руку.

(продолжение следует)